Если бы я не знала Галю Моррелл лично, то решила бы, что она — героиня какого-то приключенческого романа. Я была уверена, что люди, подобные ей — отважные полярные исследователи, мореплаватели, первооткрыватели, остались где-то в прежних эпохах, а сейчас таких просто не бывает.
Роман Гали Моррелл с Арктикой начался еще тридцать лет назад, когда она работала спецкором газеты “Правда”. С тех пор она была организатором и участником множества полярных экспедиций, а несколько лет назад и вовсе оставила свою обеспеченную жизнь на Манхэттене и теперь почти все время проводит в Гренландии и на российском севере. Эта красивая, хрупкая с виду, но бесстрашная женщина ходит в экстремальные экспедиции по северным морям, танцует босиком на снегу, передвигается на собачьей упряжке, понимает язык айсбергов, любит спать в изумрудном мху на арктических скалах и умеет варить суп из кишок белого медведя, только что съевшего кита.
Галя Моррелл — писатель, художник, путешественник, режиссер, мультимедийный художник, работающий в жанре зрелищного перформанса на дрейфующем морском льду. Это не просто эпатаж, через свои проекты Галя пытается сохранить наследие Арктики, которое очень скоро может исчезнуть с лица Земли.
Она живет так, словно пишет увлекательный приключенческий роман на основе древних северных мифов.
Галя, ты журналист, полярный исследователь и путешественник, мультимедийный художник, фотограф, танцовщица, список можно продолжить. Кем ты сама себя ощущаешь?
Одна моя подруга, виртуозная пианистка Елена Кушнерова, сделавшая со мной несколько проектов в Гренландии, однажды сказала: «Людей, обладающих многочисленными способностями, немало. Что тебя отличает от всех остальных, это то, что у тебя есть главный жанр — твоя собственная жизнь. По-немецки это называется Lebenskünstler. Иными словами, «некто, кто проживает жизнь как произведение искусства».
Нужно ли искать в твоем детстве истоки любви к приключениям и даже экстриму?
В детстве я вела себя, скорее всего, как мальчишка — сорви-голова. Я была забиякой, в моих руках всегда были ножи, рогатки, лук, стрелы. Я лазила на очень высокие деревья и могла там попросту жить. С раннего детства я научилась хорошо плавать и переносить холод. Моя бабушка, жившая на севере, заставляла меня в январе купаться в проруби. Я мечтала вырасти и стать биологом, а позже путешественником. У меня была страсть — беспозвоночные пресмыкающиеся, о них я знала абсолютно все. В возрасте девяти лет я читала университетские учебники, и у меня по всему дому стояли террариумы с ящерицами, жабами и лягушками.
А каждую ночь, в летнее время, я ставила будильник на два часа, чтобы не пропустить рассвет. Вообще, никому в жизни этого еще не рассказывала. Мои бабушка и дедушка спали, а я выходила из дома и отправлялась на болота. С собой у меня были сачки и всякие приборы. Хождение по болотам — это опасная вещь, сродни хождению по дрейфующему льду. Ты оступился, сделал неправильный шаг, и все. Но меня настолько поражала и привлекала эта неровная поверхность, которая постоянно движется под тобой, и все зависит от того, как ты перешагнешь с кочки на кочку. В эти минуты мир просыпался и открывался солнцу. Это, наверное, одни из самых божественных моментов, которые были в моей жизни.
Ты выросла в довольно обеспеченной и привилегированной семье, закончила престижный МГИМО и затем работала в самой главной газете СССР «Правда».
Мой отец был руководителем аппарата премьер-министра, со всеми вытекающими обстоятельствами — государственная дача, машины, шоферы, повара и прочее. Но я почти не жила со своими родителями, они были слишком заняты. Меня воспитывали бабушки и дедушки. С одними я жила в Москве, у других проводила каникулы на Севере. В МГИМО я училась на журналиста, но в то время журналистике в МГИМО не обучали. Мы проходили стандартную программу будущих дипломатов, и, конечно, у нас было развито военное дело. После старших курсов я работала год в посольстве в Испании и попробовала себя в официальной дипломатии, в которой очень быстро разочаровалась. А потом вернулась в газету «Правда», для которой писала с шестнадцати лет. До этого я работала на радиостанции «Юность», где однажды мой репортаж услышал начальник военного отдела газеты «Правда» Тимур Гайдар, сын Аркадия и отец Егора Гайдара. Его заинтересовала моя тема, и он отправил меня в командировку уже от «Правды».
Так я стала юным военным корреспондентом «взрослой» газеты, ездила по гарнизонам, колесила по всей стране, одновременно обучаясь в МГИМО. И это было моей настоящей школой, потому что в то время в «Правде» работали такие мэтры как Айтматов — люди, у которых я могла учиться.
Ты происходишь из семьи коми и поморов, этим, наверное, объясняется твоя тяга к Северу?
Дедушки и бабушки часто рассказывали мне невероятно интересные сказки народов Севера, которые они сами помнили еще из своего детства. Мир в них был совершенно другим, чем тот, что я видела своими глазами в Москве. Он был волшебный, сказочный, полный невероятной гармонии, которой не хватало в реальной жизни моего детства. В этом мире не было границы между животными и людьми, жизнью и смертью, светом и мраком.
В одну из очередных командировок Тимур Гайдар отправил меня в Салехард. И там я вдруг поняла, что нахожусь недалеко от того места, откуда происходит род одного из моих дедушек. В ту поездку я познакомилась с семьей кочевых коми, и для меня словно открылся совершенно иной мир! Тот самый мир, который до этого я знала лишь как сказочный. Эта поездка изменила мою жизнь. Я пропутешествовала тысячи километров с ненцами, чукчами, эвенками, юкагирами, якутами. В те времена в СССР был такой газетный жанр, который редко трогали цензоры: жизненные истории, не связанные с политикой и идеологией. Про это я и писала.
Так что, мой роман с Арктикой длится уже более тридцати лет.
Твоим вторым мужем стал американский летчик, впоследствии занявшийся успешным бизнесом, а ты неожиданно стала матерью шестерых детей: двух своих и четырех от первого брака мужа. Я знаю, что ты была очень вовлечена в их жизнь, но чем еще ты занималась, живя между Норвегией и Нью-Йорком?
Основная часть моего свободного времени уходила на арктические экспедиции. Это было моей страстью. Вместе с другом, Дмитрием Шпаро, первым в истории человеком, дошедшим на лыжах к Северному полюсу, мы организовали немало проектов, в том числе для детей-инвалидов. Мы с Дмитрием всегда верили, что приключения — не только для сильных и спортивных людей, но и для тех, кто лишен зрения или слуха, у кого сломан позвоночник или нет ног.
Дмитрий был революционером: он задумал марафоны через всю Россию для инвалидов в те времена, когда все еще смеялись над этой затеей. Благодаря ему, российские инвалиды поднялись на вершины Килиманджаро, Мак-Кинли и Казбека, пересекли ледяной купол Гренландии. Никто потом не смог это повторить.
Об одном нашем, совершенно фантастическом проекте, который случился почти двадцать лет назад, мало кто знает.
В той экспедиции, которая длилась два месяца, участвовали двадцать детей, из них пятеро моих, за исключением младшего сына Кевина, который был еще слишком мал и остался дома. Мы поднялись на Эльбрус и впервые в истории очистили его от мусора! Работать приходилось топорами, мы рубили лед, потому что мусор, конечно, был замерзший. В общей сложности, спустили в долину семь тонн мусора на своих плечах. Моим детям было подчас очень непросто. Дмитрий Шпаро относился к ним как к опытным взрослым полярникам.
Не могу забыть один эпизод. Внезапно, на высоте 4000 метров, где стоял наш лагерь, налетел снежный буран. Погода была просто ужасная. И у моих детей, Шона и Сержа, снесло палатку. Они пытались поставить ее обратно, промокли насквозь. Шону было двенадцать, а Сереже девять с половиной. Вместе с нами в экспедиции принимала участие представитель Госдумы, председатель комитета по экологии, Тамара Злотникова. Ей, как важному человеку, выделили на ночь бочку, что в условиях северных экспедиций гораздо лучше палатки, в ней теплее и может поместиться четыре человека. Конечно, когда Тамара увидела несчастных детей, лишившихся палатки, она сказала: «Шон, Сережа, идите в бочку! Давайте мы высушим ваше белье, а утром поставим палатку». Так они и сделали. Было уже, наверное, за полночь, когда в бочку ворвался совершенно разъяренный Дмитрий и начал кричать на Тамару, потому что, по его мнению, это было нарушением всех правил — дети были членами экспедиции, и они должны были поставить обратно палатку, все высушить, закрепить, а не прятаться в бочку. И он выгнал их обратно на снег, в эту страшную непогоду, и заставил сделать все то, что они обязаны. Мы с Тамарой до утра проговорили и решили, что Дмитрий поступил неправильно. Но вот прошло уже двадцать лет, и Шон стал одним из лучших летчиков-истребителей в Норвежских Королевских ВВС. Сейчас он живет в Америке, в Техасе, и учит молодых пилотов. Вот мы вчера как раз с ним разговаривали и вспоминали эту ситуацию, и он сказал: «Ты знаешь, если бы не тот случай, не знаю, по какому пути пошла бы моя жизнь. Потому что все было так расслаблено и хорошо. Но только через такие ситуации ты понимаешь, что иногда нужно взять свою волю в кулак и идти вперед. Несмотря ни на что».
Как ты познакомилась с эскимосом Оле Йоргеном Хаммекеном, мужчиной, который стал твоим партнером по жизни и различным проектам?
За это я должна быть благодарна своему сыну Кевину. Он с ранних лет занимался искусствами, в том числе, классическим балетом. Выступал во многих спектаклях офф-Бродвей, например, танцевал роль аленького цветочка, растущего на мусорной свалке в ультрасовременной постановке. Когда в Нью-Йорк приехал Дмитрий Шпаро, мы его пригласили на спектакль, и узнав, что Кевин каждый вечер изображает аленький цветочек, он пришел в ярость! «О чем ты думаешь?!» — сказал он мне. А все потому, что Кевин буквально вырос у Дмитрия в рюкзаке, во время наших экспедиций он использовал его как дополнительный груз. Он мечтал, что когда Кевин вырастет, то станет настоящим полярным исследователем. Дмитрий тут же решил отправить Кевина на лето в Арктику в качестве юнги. Это была кругосветная экспедиция в маленькой открытой лодке с тремя эскимосами, которым был нужен помощник на русский отрезок пути. Одним из этих путешественников был Оле Йорген, мой теперешний муж, с которым Кевин познакомил меня в 2006 году, когда они оба приехали после экспедиции в Москву.
Оле говорит, что наша встреча была любовью с первого взгляда, ну а я на тот момент была благодарна ему как мать за то, что сын вернулся из путешествия живым. Оле тут же пригласил меня в Гренландию, но поехать я смогла только когда Кевин, самый младший, закончил школу и уехал учиться в университет. Все другие дети уже жили самостоятельной жизнью, мой муж был в постоянных разъездах, и я осталась в Нью-Йорке одна.
Семья Оле Йоргена Хаммeкена в Гренландии — примерно, как семья Кеннеди в Америке. Возможно, это самая знаменитая семья, которая когда-либо была в истории этой страны. Дедушки и бабушки Оле были премьер-министрами, культурными деятелями, изобретателями, в их честь названы многие улицы в столице и другие места в стране. В подростковом возрасте Оле отправили на учебу в Данию, он выучился на адвоката, но потом решил вернуться на родину, хотя мог бы жить обеспеченной и нормальной жизнью в Европе. Он всегда мечтал заниматься путешествиями по Арктике, быть полярным исследователем.
В 2012-м году вы с Оле совершили первую совместную экстремальную экспедицию на моторной лодке и прошли четыре тысячи километров среди дрейфующих льдов, без еды, в суровых погодных условиях. Это путешествие стало началом вашей любви?
Когда я была маленькой, у нас с братом почти не было игрушек. Но я помню набор из маленьких фигурок-кукол разных национальностей. Брат забрал себе все эти фигурки, а мне оставил лишь одну куклу — мальчика-эскимоса. Я с ним никогда не расставалась, а когда ложилась спать, разговаривала с ним и мечтала, как было бы хорошо встретить такого мальчика в реальной жизни. Потом эти фигурки сгорели при пожаре, но знала ли я тогда, что познакомлюсь с настоящим эскимосом и полюблю его. Самое интересное, что когда Оле показывал мне потом свои детские фотографии, я поняла, что на них он очень похож на ту мою куклу из детства. А ведь на этих фотографиях он был снят примерно в то же время, когда я играла со своей заветной игрушкой.
За пять месяцев до этого путешествия у нас была экспедиция на собачьих упряжках, и мы попали в большую снежную бурю. Нас было пять человек в палатке, это даже не палатка была, а две собачьи упряжки, поставленные рядом, и соединенные покрывалом.
Я была единственной женщиной, и мы с Оле лежали в палатке настолько близко, что он меня во сне, а может быть и наяву, я до сих пор не уверена, поцеловал. После этого он со мной три дня не разговаривал, такой он стеснительный. На тот момент мы оба были в семейных отношениях.
Наша экспедиция по Северному Ледовитому океану длилась два месяца. Мы решили добраться до самых отдаленных поселений эскимосов, полностью оторванных от цивилизации. Там еще сохранился старый уклад, а добраться до них можно лишь на маленькой лодке, без обогрева, туалета и прочих благ.
Во время пути мы охотились и рыбачили. Обычно с водой в таких экспедициях проблем нет. Но из-за перемены климата в тех местах, которые всегда считались арктической пустыней, начались непрекращающиеся ливневые дожди. И эти чистые ручейки, которые текут с гор, внизу превращались в страшные мутные потоки. Извлечь из них воду было сложно. У нас была маленькая открытая лодка, берег вокруг очень каменистый, и причалить мы не могли, потому что лодку при таком шторме разбило бы о камни. Иногда мы по пять суток находились на воде, собирали дождевую воду для питья. Мы ловили рыбу, ели ее сырую, ложились обратно на дно лодки, закрывались синим брезентом и лежали, рассказывая друг другу всякие истории.
В течение стольких дней, в такую страшную непогоду, мы лежали с Оле на дне этой лодки, прячась от ливня, нас захлестывали ледяные волны, и мы стали настолько близки, словно срослись телами, как два организма срастаются в одно. После этой экспедиции мы поняли, что хотим быть вместе.
Страшно было вспоминать обо всем этом, когда экспедиция закончилась. Но когда ты находишься непосредственно там, в экстремальных условиях, страх рассеивается. Будучи наедине с природой, где всюду смерть, ты начинаешь понимать, что, на самом деле, нет границы между жизнью и смертью. Ты осознаешь, что принадлежишь чему-то целому, что ты — часть природы, и тебе уже не страшно.
Тем не менее, рука Оле постоянно была на курке, потому что белый медведь мог в любой момент залезть в лодку, их там было огромное количество. А у меня при себе был перцовый баллончик. По моему опыту, это срабатывает лучше, чем ружье.
Ты хочешь сказать, что не раз встречалась с медведем?
Конечно! Много лет назад я жила в маленькой деревне в Канаде, это было еще до развала Советского Союза. Я была беременна Кевином, и это был тот день, когда я впервые ощутила, как он начал двигаться. Деревня была совершенно пустая, потому что летом все уезжают в лагеря, охотиться на оленей. Я шла, думая о ребенке — о том, каким он будет. И вдруг, подняв глаза, увидела перед собой белого медведя. Нас разделяла лишь траншея с мусором. Медведь стоял и смотрел на меня. За годы в Арктике я очень хорошо изучила привычки белых медведей. Я знала, что он может прыгнуть из положения сидя на семь метров вперед. И вот он был передо мной, а у меня при себе не было ружья и даже перцового баллончика. Мой ребенок, только что резво двигавшийся, замер. Похоже, он испугался прежде, чем испугалась я. А дальше в одну секунду в голове пронеслось все, что я знала про белых медведей. Я осознавала, что мне надо дождаться, пока он сделает первое движение, которое, скорее всего, будет незаметным. И он его сделал. A я повторила за ним. Он смотрел на меня, и вдруг опустил голову. И я сделала то же самое. Я словно говорила ему, что я не угроза. Однако, я могла стать его добычей. Меня спасло, что в помойке была еда. А дальше я начала очень медленно, маленькими шагами, идти назад, лицом к нему, и таким образом дошла до самой деревни.
Стоит ли вообще все это такого риска? Ради чего ты все это делаешь?
В моем понимании, конечно, стоит. Я убеждена, что любой человек приходит на эту землю ради чего-то. Есть люди, которые много полезного делают в городах. Но я не городской человек, большой пользы там от меня не будет. Мое предназначение — помочь сохранить этот исчезающий слой мудрости арктических народов, без которого обеднеет все человечество. Мне кажется, у меня это получается.
Ты уже прошла курс молодой эскимосской жены? Все научилась делать или еще нет? Знаю, что ты в буквальном смысле сломала зубы, грызя гранит этой науки.
В этой жизни я уже была пять лет женой ученого-биохимика, потом двадцать лет женой летчика-истребителя ВВС США, который позже стал бизнесменом. Сейчас же я осваиваю роль чум-работницы или эскимосской жены. Какие-то вещи уже научилась делать, но еще не все. Долго и мучительно училась жевать камики, сапоги своего мужа.
Когда ты находишься не дома, а в дороге, кто-то должен разжевать околевшую за ночь обувь. Это входит в обязанность жены. Камики нельзя хранить в доме, их вешают снаружи. Внутри помещения они испортятся, потому что сделаны из кожи морского зверя или белого медведя, которая не любит тепло. Я очень старалась. Сапог не влезал в мой рот. Я чувствовала себя как двоечница. Потом мне показалось, что я научилась, но не тут- то было! Я услышала ужасный звук и решила, что прокусила сапог. А на самом деле — сломала два зуба, и это был конец истории. После этого Оле купил cовременную машинку, которая жует камики.
Что еще? Эскимосская жена должна уметь разделывать зверя. Мне казалось, я хорошо знаю анатомию и биологию, всегда была отличницей, но когда разделывала свою первую нерпу, саданула ее по желчному пузырю и все испортила, оставила всех без обеда.
Еще нужно уметь построить снежный дом. Для этого надо найти правильный снег, потому что дом строится именно из него, а не изо льда. Когда ты путешествуешь и тебе надо где-то заночевать, а палатка у тебя плохая, ты можешь построить дом, потому что в нем будет намного теплее. Специальным ножом надо сделать большие кирпичи из снега, потом положить их друг на друга, сделать туннель и отверстие в стене, куда потом вставить свое перевозное окно. Это я делать умею.
Еще могу сварить очень вкусный суп из кишок медведя, только что съевшего кита, который еще не успел перевариться. А не так давно научилась делать деликатес кивиак. Ты забираешься с сачком на горы, где летает огромное количество птиц, садишься в расщелине и пытаешься их поймать. Девяностолетние старушки могут за час поймать сто двадцать птичек. А я за два часа поймала только одну! Но это было в начале моего обучения, сейчас я могу поймать десять штук за час. Потом ты сажаешь этих птичек в мешок из кожи нерпы, в которой остался жир. Завязываешь его и оставляешь там на четыре месяца, не забыв завалить камнями, чтобы медведь не съел. Деликатес, конечно, ужасно пахнет, но вкус у него бесподобный! Это словно медленно сваренное мясо, как делают в самых дорогих французских ресторанах. У меня даже слюнки потекли, пока я рассказываю.
Ты такая сильная, независимая женщина. И каково тебе быть эскимосской женой? Не очень феминистская роль, мне кажется. Тебя это не смущает?
Женщины в Гренландии очень независимые.
А необходимость жевать ботинки?
Это просто разделение труда, ничего страшного в этом нет. Меня же не заставляют прыгать с гарпуном киту на спину.
Я знаю, что ты периодически пьешь оленью кровь?
Если представляется такая возможность, обязательно пью. Пить ее нужно на голодный желудок, после трапезы она будет ядом.
Как возникла идея твоего знаменитого танца на айсбергах, почему ты исполняла его лишь в легком платье и разутая?
«Давай создадим маленький симфонический оркестр на льду, — однажды сказал мой друг, композитор и музыкант Джоэл Шпигельман. — И поставим балет, как ты пыталась сделать 20 лет назад на льду Канадской Арктики». Мы оба знали, что танцевать спектакль будут эскимосские дети. Но они не знали, что такое балет. Как им объяснить что это такое? Так же трудно, как и рассказать, что такое дерево. Ни того, ни другого они никогда не видели.
И вот, не долго думая, я одела маленькое белое платье, сняла унты и меховые носки, пошла босиком по льду и стала танцевать между айсбергами. Арктический Балет стал реальностью.
Потом из этого проекта у нас стали отпочковываться другие, в разных местах по всей Арктике. Например, мы учим детей создавать совершенно уникальные музыкальные композиции с использованием голоса человека, звуков животных и природы. Ведь даже лед можно использовать как музыкальный инструмент, потому что он имеет очень неровную структуру и издает различные звуки, если стучать по нему варежкой, голой рукой или палочкой.
Какими еще проектами, связанными с Арктикой, ты занимаешься?
Однажды мне пришла в голову идея, что льдины, вмерзшие между небольшими айсбергами, могут быть прекрасной сценой, на которой мы с местными детьми сможем устраивать спектакли и цирковые представления. А нужно всего лишь нарезать всяких цветных тряпок, сделать костюмы и маски, придумать постановку по старинным эскимосским легендам, которые там все любят и знают. Так в 1990-м году в канадской Арктике был создан Ice Circus — Цирк на Льду. В 2009-м году я вновь вернулась к этой идее, когда уехала в Гренландию. Мы и сейчас продолжаем эту традицию, в следующем сезоне собираемся сделать уже постоянный цирк на севере Якутии. Мы сотрудничаем с одной школой, которая называется «Арктика», в ней живут дети более пятнадцати различных арктических национальностей, и вот на базе этой школы мы создадим цирк. А второй такой появится на Чукотке.
В рамках проекта «Arctic Arts» (Арктические искусства) мы с Оле помогает художникам и всем творческим людям, живущим в Арктике. Стараемся найти мастеров, живущих в самых отдаленных и недоступных деревнях, устраиваем выставки и, по возможности, конечно, продажи их работ как в самой Гренландии, так и в крупных городах Европы.
А я под именем Cold Artist (Художник по имени Холод) пишу портреты этих художников, для того чтобы мир мог увидеть их лица. Моя последняя выставка Arcticanos — как раз об этом.
Через проект «Arctic Without Borders» (Арктика без границ) мы пытаемся облегчить передвижение всех народов Арктики из одной страны в другую, потому что сейчас там много искусственных границ, людям нужны визы, разрешения, им трудно навещать свои семьи. На протяжении тысячелетий люди свободно передвигались по Арктике, а сейчас родственникам сложно встречаться из-за бюрократических законов. Мы пытаемся с этим бороться, но не путем демонстраций и петиций, а через искусство — мы верим в его силу больше, чем в силу слова. И, как это ни странно, и в Москве, и в Вашингтоне, и в Оттаве наша организация была замечена.
Целью проекта «Avannaa» (Север) является организация различных экспедиций, которые происходят у нас круглый год. Мы посещаем самые недоступные поселения в Арктике, и пытаемся навести мосты между людьми, живущими в них. Кроме того, в рамках этого проекта мы пытаемся сохранить культуру и традиции коренных народов Севера. Когда я бываю в домах местных жителей, то вижу там настоящие музейные реликвии, которые через пару лет придут в негодность или будут выброшены! Например, фильмы, которые были сняты в сороковых годах прошлого века, фотографии, и вещи, сделанные художниками того времени. На основе этого я пытаюсь создать базу данных, некий живой архив. Я интервьюирую людей, записываю их истории. Проект называется «Арктиканос», я придумала это слово, чтобы объединить одним общим названием всех жителей Арктики. Мне кажется, что университеты, музеи, просто заинтересованные люди смогут потом воспользоваться этим невероятным пластом знаний, который очень скоро уйдет из нашей жизни.
В любых, за исключением очень экстремальных экспедиций, с нами путешествует большое количество людей. Когда это обычная экспедиция от деревни к деревне, мы всегда берем с собой детей, старейшин, художников, музыкантов. Это происходит, в основном, в Якутии. Мы путешествуем на собачьих и оленьих упряжках, на лыжах, на машинах или в ковше трактора, если это летом — туда помещается много человек. Дети, которые впервые покидают родную деревню, становятся послами своей маленькой родины, и с удовольствием рассказывают о ней в соседних поселениях. Но самое главное, что на протяжении всего пути они рисуют, лепят, сочиняют музыку, делают свои собственный fashion-shows на стыке многих арктических культур.
Как ты привыкла к холоду? Я слышала, ты рассказывала, что ледяная вода Арктики невыносима лишь первые семь минут, а потом организм к ней привыкает.
К холоду я привыкла еще с детства, я люблю его. Все свои ощущения ты сама можешь контролировать, ведь и к жаре можно привыкнуть и переносить ее, умеют же, например, йоги ходить по раскаленным углям. Но даже сейчас, после стольких лет жизни в Арктике, и с моей физической подготовкой, когда я опускаюсь в эту ледяную воду между айсбергами, телу поначалу очень больно, но лишь первые семь минут, во всяком случае, такую формулу лично я для себя вывела. Ледяная вода — самое лучшее лекарство, она лечит многие болезни, начиная от плохого настроения и заканчивая кашлем. Потому что в тебе мгновенно включаются все защитные механизмы, которые до этого спали. Происходит колоссальный всплеск адреналина, разгоняется кровь и лимфа, организм мгновенно промывается изнутри. Надо просто потерпеть боль первых семи минут.
Опиши свой обычный гренландский день. Где ты там живешь, в каких бытовых условиях?
Мы живем на севере страны, в деревянном домике, который хорошо отапливается. Хотя старые люди до сих пор жалуются, что их прежние жилища, сделанные из камня и земли, были теплее, потому что они обогревались жиром нерпы. В некоторых домах есть проточная вода и туалет, но в деревне, где мы живем, их нет. Имеется коммунальный душ, в котором можно помыться за десять долларов. А я просто каждый день обливаюсь холодной водой на улице или плаваю среди айсбергов.
Во время зимы мы большей частью спим. Не потому что такие ленивые. Эскимосы считают, что во время сна наш мозг продолжает работать, как компьютер. И люди там зимой любят спать, а в перерывах между долгим сном они много поют и рассказывают друг другу истории. Но зимой у меня много работы, конечно. Я пишу пейзажи, сочиняю музыку, работаю над другими проектами — весь постпродакшн делается именно в это время года. А летом совершенно иная ситуация. Мы почти не спим, потому что лето — время путешествий, и мы все время находимся в дороге.
Есть ли там магазины? И нет ли нехватки витаминов от скудного и однообразного питания?
Магазины есть, но ассортимент в них небогатый, и они не всегда открыты. Вот, например, весь прошлый декабрь мы ели одного и того же белого медведя. На завтрак, обед и на ужин. Нам просто достался большой кусок, и вот мы его ели, не переставая. Конечно, когда целый месяц ешь белого медведя, потом уже не можешь на него смотреть, даже если это и очень вкусно. Едим в основном, нерпу, тюленя, кита, рыбу, креветки. С овощами плохо. В Гренландии научились выращивать картошку — но, может, десять штук в год. И ее продают за безумные деньги в самых дорогих ресторанах Парижа и Сан-Франциско. Но это на юге. А мы с Оле сейчас думаем о собственной теплице на севере — ведем переговоры с учеными Колумбийского Университета. Если получится, это будет революция!
А вообще, морепродукты — колоссальный источник аминокислот и витаминов, у местных жителей и в девяносто лет роскошная кожа и волосы. Они не страдают артритом и артрозом. В Гренландии чистейшая вода в мире, ведь она приходит прямо из айсбергов.
Какая религия у гренландцев?
Вопрос сложный. В свое время туда пришли норвежские миссионеры, они хотели перекрестить викингов, которые там жили. Но выяснилось, что все викинги к тому времени уже вымерли, и миссионерам не оставалось ничего другого, как покрестить эскимосов. А эскимосы были любопытные и согласились, но при этом, они сумели сохранить все свои старые верования.
Гренландцы — христиане, по воскресеньям ходят в церковь, но при этом до сих пор соблюдают первобытные обычаи и традиции. Например, убив животное, надо напоить его из своего рта, чтобы у него не было жажды на том свете. Эскимос до сих пор верит, что его дедушка — это полярный медведь. Все это в них совершенно невероятным образом сочетается.
Что ты испытываешь, когда возвращаешься в Нью-Йорк после долгого перерыва?
Культурный шок. Меня поражает вся эта роскошь, которая, с моей точки зрения, совсем не нужна и не важна. Удивляет уровень консьюмеризма, люди постоянно что-то покупают и тут же это выбрасывают. И все здесь страдают из-за таких трагедий, которые достаточно мелочны.
Я совершенно не material girl. Посмотри, туфли, в которых я хожу, уже в дырках. Я ношу их с 2003 года и постоянно ремонтирую. У меня только два платья, ну, может быть, два с половиной. Но у меня есть все остальное, чтобы быть счастливой.
Чему научила тебя Арктика? И чем тамошние жители отличаются от нас, чему мы могли бы у них поучиться?
Арктика — лучший университет, в котором я когда-либо училась. Там ты понимаешь, что, лиши тебя кокона, в котором ты привык жить, и у тебя не останется ничего, кроме твоего тела и базовых инстинктов, благодаря которым ты можешь принять жизнь такой, какая она есть, и адаптироваться. Или не принять и умереть.
Жители Арктики умеют давать вещам новую жизнь, там практически отсутствует мусор. Все идет на переработку, из всего создается что-то новое. Это, в принципе, очень креативный и артистический подход к жизни. Легко сложить все отходы в пластиковый мешок, отнести вниз, где его положат в мешок побольше, а дальше все эти мешки поедут на общую свалку, а потом весь мусор приплывет к нам в Гренландию. Сколько раз, внутри медведя, мы обнаруживали гору пластика. И весь этот пластик приходит не из Гренландии, а из Нью-Йорка, Шанхая, Парижа и других «цивилизованных» столиц мира.
У жителей Арктики можно научиться стойкости, людям там каждый день приходится решать огромное количество разных проблем. Ты сам или члены твоей семьи могут в любой момент утонуть, уйти под лед, не быть вовремя спасены докторами, которые находятся далеко от многих поселений.
Мы можем поучиться их отношению к жизни. Они не чувствуют себя обиженными и обделенными, а счастливы, невзирая на трудные обстоятельства и суровую природу. Они умеют быть выше своей судьбы. А в больших городах мира каждый второй пребывает в депрессии. То его недолюбила в детстве мама, то он не видит смысла в жизни. Почти каждый житель мегаполиса посещает персонального психолога, который выписывает рецепт на таблетки — заменители счастья.
Расскажи немного о твоих планах и проектах на будущее?
Во время экспедиции National Geographic Оле сделал мне предложение на морском льду, рядом c заброшенным эскимосским селением. И тогда же он поставил условие, что свадьба может состояться только на вершине самой северной горы в мире, которая названа его именем — Hammeken Point. Оле был первым человеком, который ее открыл и покорил, это случилось двадцать лет назад. Мы уже три года пытаемся достичь этой горы, но три раза терпели неудачу: нашу маленькую открытую лодку затирало во льдах. А летний сезон очень короткий. Этим летом мы вновь собираемся предпринять попытку добраться до Hammeken Point — по другому маршруту.
Осенью я планирую показать выставку «Айсберги» в швейцарском Берне. Кроме картин, там будут мои скульптуры эскимосов, сделанные из мусора, который мы с якутскими детьми собирали на берегах реки Лены. Этой выставкой я хочу показать, во что превращается самый чистый остров, на котором нет никакой промышленности, и что ему грозит, если люди не будут бережнее относиться к природе и беречь экологию. А ближе к концу года собираюсь привезти в Нью-Йорк мои выставки «Айсберги» и «Arcticanos», а также «Аrctic Arts» — выставку-продажу изделий народного творчества жителей Арктики.
Совместно с Клубом юных исследователей, который создан в Нью-Йорке в рамках The Explorers Club, мы планируем первую в истории детскую арктическую экспедицию на Северный Полюс. Не подростковую, а именно детскую.
Не так давно я придумала еще один проект под названием Silk Ice — Шелковый Лед. Мне никогда не нравились наши навесы над собачьими упряжками, под которыми мы спим. И я придумала такой шелковый платок, который будет красиво cмотреться на плечах, а по мере надобности превращаться в домик. Шелк — прекрасный теплоизолятор, а летом он сохраняет прохладу. Я так горжусь, что в наших дорожных домиках стало тепло. Позже я обнаружила, что полярники 19-го века тоже использовали шелк в качестве материала для своих палаток. Так что, ничего нового я не открыла.
Поскольку я работаю и в Центральной Азии, и в Арктике, то вижу много одинаковых проблем, связанных с изменением климата и другими вопросами, и мне захотелось найти какой-то культурный мост, благодаря которому можно связать людей Центральной Азии и Арктики. Мы закупаем шелк в Азии, затем я рисую на нем картины: айсберги или портреты местных жителей. Такой платок не боится ветра и соленой воды.Ты можешь его обернуть вокруг себя, получится платье. Можешь надеть на голову или повесить на окно, если тебе нужна красивая штора. Либо сделать из него домик. Эти платки уже находятся в нескольких музеях и частных коллекциях, например у Альбера II, Правящего Князя Монако, — просто потому что он дружит с Оле. Князь приезжал в Гренландию полу-инкогнито, и Оле возил его по заброшенным эскимосских селеньям на собачьей упряжке. По дороге они останавливались в палатках и в домиках из земли и камней, разумеется, без проточной воды и туалета. Князь Альбер очень много делает для сохранения Арктики, трогательно относится к Оле, это именно он профинансировал постпродакшн фильма «Инук», в котором Оле сыграл главную роль — охотника за белым медведем, то есть, по сути, самого себя.
Совсем недавно в печать вышла твоя книга «Катя, папа и Северный полюс», основанная на реальных событиях. Что именно легло в ее основу?
В 2008-м году сын Дмитрия Шпаро, Матвей, вместе с другом Борисом Смолиным, совершили первую в истории экспедицию на лыжах к Северному полюсу в условиях абсолютной полярной ночи. Пару недель спустя после начала маршрута Матвей позвонил нам. Это случилось в рождественнскую ночь, и было просто невероятно. Потом он еще часто звонил, мои дети задавали ему вопросы, и он на них отвечал. И вот именно в тот момент у меня родилась идея книжки. Дело в том, что в Москве у Матвея была дочка Катя, которой в то время было пять лет. И я решила придумать разговоры папы и дочки, разделенных тысячами километров, про Северный Полюс. «Катя, папа и Северный полюс» была издана замечательным издательством Paulsen и продается сейчас в России.
Расскажи про свою книгу «Iceberg(s)/Айсберг(и)». Я знаю, что у тебя целая концепция, по которой ты сравниваешь людей с айсбергами и считаешь, что между ними немало общего.
Эта книга даже выглядит, как айсберг, она вся белая, на каждой странице написаны — имя айсберга, его координаты и сводка погоды на тот момент. Страницы нужно разрезать специальным ножом, как японские книги, и тогда вашему взору предстанут мои фотографии этих айсбергов. В книге есть еще один секрет — открывая ее в темноте и тишине, вы можете услышать звук тающего айсберга, такое легкое потрескивание. Книга получила несколько наград на больших книжных ярмарках.
Сейчас я пишу вторую детскую книгу, которая будет называться «Айсберг, который сошел с ума». Она тоже основана на реальной истории.
Ты ведь периодически совершаешь экспедиции из Гренландии на русский север? Есть ли большие отличия в жизни северных народов?
В чем-то они сильно отличаются, а в чем-то похожи. Люди все равно, даже если у них разные национальности и языки, понимают друг друга с полуслова. Качество жизни в Гренландии получше, чем на русском севере, но, с другой стороны, в восточной Арктике сохранилось гораздо больше культуры и традиций. Люди там более креативные.
Ты говоришь, что доверяешь своему телу больше, чем разуму?
Я доверяю своим инстинктам. Потому что рациональный ум, наверное, предложил бы мне заниматься чем-то другим. Может, посоветовал бы жить в Нью-Йорке и совершать другие полезные дела. Но я чувствую зов своего тела, потому что оно для меня, как музыкальный инструмент, как айсберг. Ум — это айсберг, большая его часть не видна, и только верхушка возвышается над водой. Мы исходим из того, что все, что мы делаем «логически», верно, забывая о том, что наш «верхний» ум — всего лишь производная от нижнего, состоящего из основных инстинктов. Мое тело со мной разговаривает и дает понять, что для меня лучше. Когда я его не слушаю, то попросту ощущаю себя потерянной.
Кажется, страхи тебе вообще неведомы. Это так или ты все же чего ты в жизни боишься?
Я боюсь за детей. Еще, наверное, боюсь, что наш мир катится в пропасть. Вот этого, скорее, боюсь больше всего — безумия, которое овладевает миллионами людей. Они не могут понять, что мир может быть совершенно иным, что в нем не должно быть ненависти. В Гренландии очень миролюбивые люди, и настоящие горизонты открываются у меня именно там. На Севере я узнаю больше про себя и про жизнь. В большом городе (Нью-Йорке, Москве, Париже) ты можешь пойти в музей, в галерею, увидеть, что думали о жизни другие люди и осознать, что стал богаче за счет их знания. Но это не мой выстраданный опыт, а мое собственное знание достигается трудным путем, как и у каждого человека. Это не значит, что я призываю всех отказаться от благ цивилизации и переехать в Гренландию. Каждый должен сам обрести себя и свое место в мире.
Беседовала Ольга Смагаринская
май, 2017
Фотографии из личного архива Гали Моррелл
Галя Моррелл — Cold Artist (Художник по имени Холод), писатель, художник, театральный режиссер и мультимедийный художник, работающий в редком жанре зрелищного синтетического перформанса на дрейфующем морском льду. Родилась в Москве, закончила МГИМО и до распада СССР работала в газете “Правда” специальным корреспондентом по Арктике. В 1990 году, на севере Канады, основала пилотный проект Ice Circus — цирк на дрейфующем льду для детей и подростков, живущих в одной из самых отдаленных и труднодоступных поселений Арктики, проект в дальнейшем ставший международным. За тридцать лет организовала и приняла участие во многих полярных экспедициях. В настоящее время большую часть года живет в северной Гренландии. Совместно с мужем, гренландским полярным исследователем, актером и педагогом Оле Йоргеном Хаммекеном, Моррелл основала постоянно действующую культурную экспедицию Avannaa/Север, проекты Arctic Without Borders/ Арктика без Границ и Arctic Arts/Арктические Искусства, основной целью которых является сохранение культуры и традиций малочисленных арктических народов.
Ольга Смагаринская. Окончила факультет журналистики МГУ. В годы студенчества сотрудничала с различными (на тот момент еще советскими) изданиями. Жила в Чикаго, Лондоне, Сингапуре, в настоящее время обосновалась в Нью-Йорке с мужем и двумя детьми. Публикуется в Elle Russia, Elegant New York, Ballet Insider, RUNYweb.com, Этажи, Музыкальные сезоны.
«В молодости я часто переживала, что упускаю уникальные возможности, и очень расстраивалась по этому поводу. Только с возрастом я поняла, что поезд удачи останавливается на вашей станции постоянно. Если вы не успели на него, не переживайте, не отчаивайтесь и, главное, не уходите с вокзала. Обязательно придет следующий. Надо только быть готовым впрыгнуть в него, когда он в очередной раз остановится на вашей станции»
Галя Морелл
Я узнала об этой удивительной женщине зимой этого года. О ее фотовыставке в Москве, посвященной айсбергам, много говорили и писали. Меня впечатлили колоритные фотографии, и я подумала, что надо бы поместить их в блог и показать эти удивительные по красоте кадры.
Галина Морелл - путешественница, автор многочисленных социальных проектов, организатор и участница полярных экспедиций, фотограф, художница, автор перфомансов, журналистка. Она танцует на льду, работает в джунглях Индии, плавает месяцами на открытой лодке в океане среди айсбергов и белых медведей, помогает детям -сиротам. Но не это меня так впечатлило (хоть и это тоже). Галина - поразительный человек, красивый, энергичный, тонкий, искренний, отважный и в то же время нежный и мягкий. Она раздвигает рамки привычного сознания, заряжает энергией и дарит позитив, надежду и радость, даже от осознания того, что в нашем мире есть такие люди.
Галина родилась в московской обеспеченной семье в 1961 году. Жизнь на Рублевке, МГИМО. Умница, красавица. С 17 лет работала корреспонденткой в газете «Правда»,
Проработала там 13 лет, писала про полярную жизнь, так как много времени проводила на дрейфующих полярных станциях. И была счастлива - любимый муж (известный ученый, нефтехимик), двое детей.
А потом произошла перестройка, которую она очень тяжело пережила. Первый муж, не смог себя найти в России 90-х, уехал во Францию. Галина решила остаться на родине, так как считала, что столько впечатлений и такой интересной жизни у нее больше нигде не будет. С ней остались двое детей. Кстати, с мужем у нее и сейчас хорошие отношения, они перезваниваются друг с другом каждые два дня. А разве с этой женщиной могут быть другие отношения? Она настолько искренняя, открытая и заинтересованная в людях. Она влюбляет в себя всех.
Впрочем, от судьбы не уйдешь. Встретив другого мужчину своей жизни, американского летчика-истребителя, Галина все-таки уехала из России в Америку.
Со вторым мужем она встретилась в Сибири, они влюбились с первого взгляда. У него было четверо детей от первого брака (бывшая жена ушла к другому, который остался с 5 маленькими детьми). Галина стала матерью 6-х детей. Хоть она смеется и говорит, что на самом деле детей у нее уже тогда было намного больше. Ведь с бывшей женой второго мужа и ее новыми детьми она тоже дружит) Ох, запутаешься)) Но не это главное, ведь она считает, что семья никогда не разрушается, она только может расширяться. Все продолжают оставаться близкими друзьями и дорогими людьми.
25 лет Галина прожила в Нью-Йорке, но постоянно путешествовала по миру с мужем (в связи с его работой). Она погрузилась в роль матери, с удовольствием «посещала» школу с детьми, выполняя вместе домашние задания, открывая новый мир для себя и воспитывала детей, скажем… не совсем типично)
«Своей главной целью воспитания я всегда считала - научить детей смотреть на мир без страха».
Приведу всего лишь два примера, которые на меня произвели огромное впечатление. Когда она поехала работать с мужем в Индию, детей Галина оставила в интернате, расположенном в джунглях. Интернат был организован ее другом для детей, чьи родители никогда не выйдут из тюрьмы - это были дети самых отъявленных преступников.
“Мои дети, которые к тому времени все играли на различных музыкальных инструментах, думали, что вот они приедут в такое место, где детям грустно и плохо, у которых было несчастное детство, и будут устраивать для них различные мероприятия, учить играть на фортепиано, флейте, виолончели и т.д. А получилось наоборот. Вот эти мудрые дети-сироты с безумно страшной судьбой многому научили моих детей”
Когда Галина привезла детей в интернат, во дворе лежала огромная кобра. Дети испугались и стали проситься обратно. Так вот первый урок детдомовцы преподали ее детям, отведя их к кобре. Они сказали, что кобра ничего не сделает, если ее не трогать и не бояться. Она живет здесь и никому не хочет причинить зла. Ее просто надо полюбить. Другой урок - это отношение к еде. Выбор не только блюд, но и продуктов был очень скуден. Они собирали каждую крошку со стола. Конечно, они научились ценить еду. И таких уроков было много.
Галина говорит, что знает - это были тяжелые условия, но она уверена, что это был один из главных и необходимых периодов становления личностей в жизни ее детей. И так она поступила сознательно, чтобы ее дети смогли открыть для себя новые горизонты. И дети ей за это благодарны.
А вот еще один (причем, отнюдь, не последний) период становления ее младшего сына. Он поступил в очень престижный колледж ковбоев в Долине Смерти. Сам захотел, упорно готовился и поступил. 2 года он был оторван от мира. Студенты жили как отшельники. Они все делали своими руками - выращивали пшеницу, разводили живность, сами готовили и обслуживали себя. Семье и друзьям приезжать сюда было нельзя (мамы могли упасть в обморок, увидев условия проживания).
Долина Смерти - это суровая и безжалостная земля. На протяжении 5 месяцев в году жара господствует на этой территории, а в течение последующих 7 месяцев знойная погода лишь немного ослабляет свою силу. Температура летом, обычно выше 50 °C. Но поступить в колледж необыкновенно трудно. Зато студенты сами организовывали себе учебу. Они выбирали себе преподавателей, и любой профессор по их просьбе прилетал к ним и давал уроки - это могли быть занятия танцами или лекции по ядерной физике (на любой вкус). Все оплачивает колледж.
У брата Гали в детстве была коллекция деревянных куколок разных национальностей. В конце концов, они все потерялись, а у девочки остался одна кукла - эскимос. Эту куклу она очень берегла. Но случился пожар, сгорел весь дом и кукла вместе с ним. Горько оплакивала она эту потерю и не подозревала, что судьба через много лет подготовит ей встречу с настоящим эскимосом, который станет ее любимым мужчиной.
Эскимос Оле Йорген Хаммекен - адвокат, гренландский исследователь и путешественник. Его привел на подмосковную дачу сын Галины Кевин, который стал помощником Оле в экспедиции по российской Арктике. Сын был полон впечатлений после экспедиции и хотел познакомить маму с невероятным человеком. Они встретились и поняли, что созданы друг для друга. Вот как вспоминает первую встречу с Галиной Оле.
Я посмотрел ей в глаза и почувствовал, что мое гордое эскимосское сердце провалилось в пропасть, куда-то на Южный полюс — в Антарктиду. Если бы я не знал Кевина, я бы принял ее за подростка. Но на самом деле она была всего на пять лет моложе меня. Выяснилось, что она раньше была в Арктике. Два часа мы говорили с ней про лед, про китов, нарвалов, тюленей и белых медведей, про то, что мы оба любили и понимали, а когда пришло время расставаться, я понял, что уйти не могу. Но и остаться было нельзя. Она была замужем за серьезным американским предпринимателем, миллионером, в молодости летчиком-истребителем. Она жила в манхэттенском небоскребе и, конечно, не собиралась менять свой образ жизни ради меня — эскимоса, родившегося на ледяном острове, чьи предки ходили в шкурах и только недавно перешагнули из эпохи великого оледенения в современный век.
Но Галя Морелл в 50 с лишним лет поменяла свой образ жизни. Сейчас Галина живет между Москвой, Осло, Гренландией и Нью-Йорком.
Она готова стать настоящей эскимосской женой. А это ведь целая наука, которой учатся с самого раннего возраста.
Муж у эскимосов — охотник, а весь быт лежит на жене. Первым подарком, который Оле мне сделал, был круглый нож улу с костяной ручкой, который в их семье передается по наследству. С помощью этого ножа эскимосская жена строит из твердого снега дом. Окно для ледяного дома она возит с собой в нартах. Раньше в качестве стекла использовался желудок нерпы, а сейчас — кусок пластика. Этим же круглым ножом она разделывает нерпу. Это женское занятие. Меня учили этому мастерству, и я скажу, что сделать это ох как непросто. Если разрежешь нерпу не в том месте, растечется желчь, и всю тушу можно выбрасывать. Но прежде чем начнешь разделывать животное, нужно провести ритуал. Надо взять немножко воды, погреть ее во рту и влить в рот нерпы, которая лежит, развернутая головой в сторону солнца. Эскимосы, таким образом, благодарят животное за то, что оно дало им свое тело.
Также эскимосская жена должна шить одежду, готовить еду, думать о запасах и ублажать мужа, чтобы у него было хорошее настроение.
Раньше жена вставала за час до подъема мужа, чтобы размягчить зубами его сапоги — легкие, как носки, камики, которые чаще всего шьют из шкуры нерпы. За ночь они замерзали, деревенели. Жена, разжевывая кожу минут 30-40, чтобы она стала мягкой, заботилась, чтобы первый шаг в новый день у мужа был комфортным
У Галины наступил период экстремальных арктических экспедиций. Вот небольшие отрывки ее впечатлений.
Мы ходим в звериных шкурах и охотимся с гарпуном. Мы пьем живую кровь и порой не моемся месяцами. У нас треть года длится ночь, треть - день, а все остальное время - сумерки. Мои друзья искренне жалеют меня. Мой переезд из Манхэттена на север Гренландии они рассматривают как опрометчивый шаг назад - в каменный век, в антропогеновое время, в великое оледенение. Но это, конечно, с какой стороны посмотреть - если из космоса, то не нужно быть Эйнштейном, чтобы увидеть, что мне сильно повезло. Ведь теперь я живу там, где живет настоящая элита мира. Потому что выше нас не живет никто
Вместе с Оле на маленькой открытой лодке они преодолели по Северному Ледовитому океану 4000 км. Два месяца они жили бок о бок, умываясь ледяной забортной водой, остерегаясь белых медведей, огибая айсберги, засыпая на дне лодке, попадая в сильный шторм. «Пережив этот поход, мы стали едины и поняли, что будем вместе»
Один из первых проектов Галины - танцы на льду. Она танцует в платье, босиком в минус 35 градусов.
Иногда оступается и падает в ледяную воду… «Если переживешь первые 7 минут, когда возникает чудовищная боль, то потом уже не холодно, а, наоборот, ощущаешь неземное блаженство»
Галина побывала на Чукотке, Аляске, в Якутии. Она находит самые отдаленные вымирающие поселения эскимосов, собирает их истории и легенды, устраивает музыкальные спектакли, цирковые представления, используя в качестве сцены дрейфующие льды и привлекая местных жителей в эти представления.
Галина Морелл с Оле основали «Культурную Экспедицию Аваннаа». Цель экспедиции — помощь творческим людям, живущим в изолированных населенных пунктах, а также борьба с эпидемией самоубийств среди подростков в северных поселениях.
Они стали настоящими родителями для сотен детей, они стали друзьями для людей, которые потеряли веру в жизнь.
«Со мной часто связываются люди из газет, которые видели мои арктические снимки, и просят сделать социальный репортаж про алкоголизм, наркоманию. Но они не понимают, что я этим не занимаюсь. Я работаю с очень многими людьми — бывшими алкоголиками, и точно знаю, что если человека показывать алкоголиком, ужасным-кошмарным, то ему будет от этого только хуже. Я делала, например, колоссальный проект — очень большие портреты бывших алкоголиков и просто алкоголиков размером два метра на метр, на которых они выглядели как самые красивые люди в мире. Они смотрели на эти портреты и говорили: «Боже, впервые в жизни кто-то меня увидел таким, это действительно я».
Галина Милллер любит Север и благодарна ему за то, что он возвращает человека к своему настоящему «я». Она научилась ценить каждое мгновение и быть очень-очень терпеливой.
«И вообще в Гренландии учишься всему. Идти по тонкому льду и не проваливаться. Жить долго без еды. Не мерзнуть. Не вредничать. Не жаловаться. Не смотреть на мир через очки стереотипов»
«Я вхожу в каждый новый этап жизни без трагедий и стараюсь прожить его настолько хорошо, насколько могу. Я не знаю, что будет со мной завтра. Я никогда не планирую, потому что у нас есть лучший планёр (смотрит наверх), чем мы сами. Я просто стараюсь делать свою работу честно, хорошо и вкладывать всю себя без остатка»
Обязательно нужно любить! Себя, людей, мир вокруг. После 50, если не любить, очень скоро станешь старым. И ни в коем случае нельзя обижаться на жизнь и жаловаться.
И, напоследок, интервью Юлии Меньшовой с Галей Морелл. Посмотрите обязательно!
В статье использованы материалы из статьи “Перфоманс длинною в жизнь” и из блога (который рекомендую) “Возраст счастья” . В конце статьи, посвященной Гале, можно прочитать ее ответы на все комментарии. Кстати, вот
Танцует балет на дрейфующих льдинах. Она танцует босиком, в легком платье, в мороз, в Арктике. Иногда оступается и падает в ледяную воду. Но утверждает, что ничего страшного в этом нет.
Когда Гале Моррелл было около пятидесяти, она вдруг осознала, что большую часть времени сидит в пустой квартире одна. Муж, военный летчик, все время проводил на заданиях, и они вот уже много лет встречались крайне редко, да и то преимущественно на аэродромах. Постоянной работы у Гали не было: последние пятнадцать лет она занималась воспитанием шестерых детей. Но теперь все шестеро — двое ее собственных и четверо детей мужа от первого брака — выросли, разъехались по университетам.
И Галя с удивлением обнаружила, что ей совершенно нечем себя занять. Так она поняла, что настало время делать не то, что надо, а то, что ей нравится.
Больше всего на свете Гале нравились Север и танцевать.
Танцы с детства были ее любимым занятием. А Север она полюбила, когда в молодости работала корреспондентом газеты «Правда» и по службе часто бывала в командировках за Полярным кругом.
Сейчас уже трудно сказать, каким образом Галя пришла в голову мысль совместить эти два своих увлечения. Достоверно известно однако, что ее первый «ледяной танец» случился благодаря другу, начавшему социальный проект: друг хотел познакомить подростков-эскимосов из самых отдаленных северных деревень с современным искусством.
В рамках этого проекта Галя и отправилась в Гренландию. Ни сцены, ни декораций конечно не было — давать представление нужно было прямо на снегу.
«Надо было как-то привлечь внимание — рассказывает Галя Моррелл, — Ну я и вышла танцевать на снег босиком, в легком платье. На улице было минус 35 градусов. Со всей деревни люди сбежались посмотреть, как я танцую. Они были потрясены — даже проезжавшая мимо собачья упряжка испуганно шарахнулась от меня в сторону. Руки и ноги страшно мерзли, но я танцевала!»
В ту первую поездку, она выступала еще много раз: Галя провела в Гренландии несколько месяцев. И с тех пор уже три года ездит почти без остановки. Забирается в самые отдаленные северные районы и танцует босиком на дрейфующем льду.
Свои танцы она фотографирует маленьким фотоаппаратом, который устанавливает на небольшую треногу. Вернувшись из очередной поездки, Галя устраивает выставки своих фотографий. И таким образом привлекает спонсоров для следующих поездок.
Конечно, танцы на льдинах — занятие небезопасное, время от времени Галя оступается и падает в ледяную воду. Она утверждает, что это совершенно неземное блаженство. Надо только пережить первые семь минут, когда все тело пронизывает адская боль, и кажется, что вот-вот умрешь. Но зато потом, если не умереть за семь минут, то получаешь от купания огромное удовольствие.
За последние три года Галя Моррелл прошла по Сибири сотни километров с эвенками — оленеводами-кочевниками. Путешествовала по Якутии на лошадях. Побывала (и танцевала) на Беринговом море, на Чукотке, на Аляске, и в северной канадской провинции Нунавут, где живут канадские эскимосы.
Галя уверяет, что после пятидесяти она как будто родилась заново. «Холод учит не бороться с природой, а принимать ее», — говорит она.
Впрочем, главная цель ее поездок даже не в том, чтобы танцевать на льдинах или получать удовольствие от купаний в Северном ледовитом океане. Она находит самые отдаленные эскимосские поселения, которые находятся на грани исчезновения. Общается с их жителями, ставит с ними музыкальные спектакли, танцует для них и собирает их истории и легенды.
В одной из таких поездок Галя встретила Оли Йоргена, профессионального путешественника, эскимоса по рождению.
Как начались их отношения? Да вот, в прошлом году Галя и Оли вдвоем преодолели 4000 километров на маленькой открытой моторной лодке по Северному Ледовитому океану. Так и познакомились поближе.
Лодка была малюсенькой, без туалета, без системы обогрева. Галя и Оли спали прямо на дне лодки, на канистрах с бензином, с помощью которых они готовили себе еду на горелке. Мылись ледяной забортной водой. Так они прожили два месяца.
Их целью было добраться до самых отдаленных поселений эскимосов, которые практически недосягаемы и, благодаря этому, по-прежнему сохранили без изменений старый уклад и традиции жизни. Добраться до этих поселений, полностью оторванных от современного мира, можно только на маленькой лодке и только в определенное время года.
«В этом путешествии я обрела удивительную гармонию, ради которой, наверное, я и совершила все эти перемены в своей жизни, — говорит Галя. — Гармонию жизни и смерти. Мы попадали в сильные штормы, несколько раз оказывались без еды и питья, вдали от людских поселений. Когда смерть так близко, в какой-то момент перестаешь ее бояться. Жизнь и смерть становятся как бы единым пространством. Пережив этот поход, мы с Оли решили, что теперь будем вместе».
__________
После 50 наступает самое лучшее время в нашей жизни. После 50 возможно абсолютно все - новая любовь, новая карьера, новые впечатления и приключения, новые друзья. Нужно только знать как. Об этом - блог создателя проекта "Возраст Счастья" Владимира Яковлева. Бесплатно подписаться можно . Не теряйте времени! в 50 все только начинается!
Галя Моррелл – фотограф, писатель, путешественница. На маленькой открытой моторной лодке преодолела 4000 километров по Северному Ледовитому океану. Зимовала на Северном полюсе – долгую полярную ночь пережила в крошечном иглу. А ей, на минуточку, уже под шестьдесят. Тот самый возраст, когда начинается закат, силы отнимаются, а не даются. Откуда же у неё и интерес, и силы – танцевать на айсбергах босиком при температуре минус 35 градусов или ставить балет с эскимосскими детьми на дрейфующем льду Гренландии?
Меня часто спрашивают: в твоей жизни было столько событий, что хватило бы на несколько судеб, ты столько раз всё начинала с нуля – откуда в тебе это? И первое, что в ответ приходит на ум, – это слова Тимура Гайдара, которые, в сущности, определили мою жизнь. Гайдар был мне как второй отец. Он когда-то пригласил меня на работу в газету «Правда»: услышал мой репортаж на радио «Юность» (я там подрабатывала с тринадцати лет), сделал меня военным корреспондентом, дал рекомендацию в МГИМО и сформировал многие мои взгляды…
Так вот, однажды Тимур Аркадьевич сказал мне, тогда шестнадцатилетней: «Человек живёт периодами в семь лет. И когда очередной цикл подходит к концу, неважно – пусть твой поезд замечательно бежит в горку и все пассажиры довольны, – тебе нужно спрыгнуть». То есть начинать всё заново, с нуля. В шестнадцать я этого никак не могла понять. Когда поезд остановился и никуда не движется, надо слезать, это понятно. А зачем на полном ходу, то есть на волне успеха?.. Сегодня мне пятьдесят cемь лет, и недавно попробовала подсчитать, сколько жизней, по этой теории, прожила. Сбилась примерно на седьмой. Каждый раз, когда судьба выводила меня на вполне логичную, ровную, понятную и богатую событиями дорогу, я доезжала до какой-то развилки и спрыгивала с поезда на полном ходу. Что получила взамен? Попробую объяснить…
Иногда про меня говорят: советская «золотая молодёжь». Но дело не в родословной, поверьте, а в образе жизни. Мой отец, Борис Терентьевич Бацанов, был руководителем аппарата председателя Совета министров. В те времена это был Косыгин, а когда он ушёл в отставку – Тихонов, потом Рыжков, Павлов, Силаев. И вот мой отец руководил секретариатом на протяжении двадцати пяти лет у пяти разных премьеров. В каком-то смысле это рекорд, потому что обычно новый премьер собирает свою команду. Разумеется, отец был человеком абсолютно несвободным. Права на собственное время и личное пространство у него не было вообще. Он должен был находиться рядом с премьер-министром постоянно – ни выходных, ни отпусков, ни праздников.
Отец был человеком крайне интересным, говорил на пяти языках абсолютно свободно, в том числе на финском. Благодаря этому он стал близким другом президента Финляндии Урхо Кекконена. Они познакомились во время больших государственных визитов, а потом выяснилось, что оба – заядлые лыжники. Тогда это была совершенно исключительная ситуация для Советского Союза: Кекконен каждый год приглашал моего отца в ледовую экспедицию, они уходили глубоко в тундру и жили там – без удобств, в крохотной палатке, с минимальным запасом еды… А ещё папа был потрясающим бегуном. Когда он умер, я долго думала, какой памятник ему будет самым правильным. Всё, что приходило на ум, было не то. И я решила создать ему памятник… своим бегом. Начала бегать марафоны – один за другим. Папа научил меня, я своих детей, и в этом мне, на самом деле, и видится связь поколений…
Дело только в том, что воспитывали-то меня не родители. В основном мною занимался дедушка, выходец из семьи поморов. Он был носителем невероятного фольклора, северных сказок и легенд, в которых животные ходили в гости к людям, а люди превращались в животных, и всё было живым – даже камни и капельки воды. Я упивалась этим миром, который так сильно отличался от московского. А ещё у дедушки была потрясающая карта СССР, не представляю даже, где он смог достать такую. В его маленькой квартирке она занимала всю стену на кухне. Я забиралась на стол, потом на поставленный на него стул и только тогда дотягивалась до маленького таинственного острова под названием Колгуев, откуда родом был дедушка моего дедушки, ненец. В моём воображении этот остров был очень красив, и я мечтала когда-нибудь жить там, на Севере. У меня даже куколка была любимая – маленький деревянный эскимос.
Я рисовала себе будущее дипломата – совершенно серьёзно мечтала, как построю идеальный мир без войн. И после четвёртого курса МГИМО получила такую возможность: меня направили в посольство в Испании, помощником пресс-атташе. Время было на редкость интересное: первые свободные выборы после Франко, неожиданно близкое знакомство с новым руководством страны, которое ещё вчера было в оппозиции, – и я как юный корреспондент «Правды» возила вип-гостей по кишлакам Туркменистана… Первый роман с одним из руководителей страны и острое понимание того, что я не могу оставаться в МИДе.
Было два выхода: остаться в Испании или вернуться. Я не хотела подвести отца и вернулась – в «Правду». После Испании это был первый прыжок с поезда. Колесила по стране, по военным гарнизонам, но, в конце концов, моей специализацией стал Крайний Север. Кочевала с оленеводами, прошла сотни километров на собачьих упряжках, а весну проводила на дрейфующих полярных станциях. Я была очень увлечена работой – полётами между полюсами, южными и северными пустынями и за всем этим как-то забыла, что надо выходить замуж.
Когда мне в двадцать четыре года об этой необходимости напомнили, я задумалась. Все друзья, которые в девятнадцать лет за мной ухаживали, были уже женаты. И тут-то, при невероятно странных обстоятельствах, я и встретила человека из сказки, настоящего Маленького принца. Мы оба увлекались энтомологией, и нашей страстью были светлячки. Но Серёжа Намёткин их ловил для науки – как аспирант, предзащитник химического факультета МГУ. А я светлячков рисовала, мне нравилось работать с микроскопом, разглядывать мельчайшие детали, из которых потом делать большие картины. Я знала достаточно о бабочках и жучках, но была совершенно потрясена тем, сколько о них знал и понимал Серёжа. Для меня его семья стала по-настоящему родной: я была человеком крайне одиноким, жила по-прежнему вдали от родителей, а они меня приняли в свои объятия.
У нас с Серёжей родились дети. Я продолжала летать – в Арктику, но теперь, благодаря перестройке, чаще на Аляску и в Нунавут. Однажды, когда я ждала второго ребёнка, пришлось задержаться в маленькой деревне в Нунавуте надолго. И вот, я сильно заболела, а доктора в селении не было. И меня лечил местный шаман – он посадил меня на диету из мха и оленьей крови. Кровь нужно было пить натощак. Через неделю я выздоровела.
Потом, в разгар перестройки, Серёжу пригласили работать во Францию. А я, подумав, не решилась ехать с ним… Испугалась, что больше никогда не увижу Северного полюса, и Южного тоже.
Мы прожили голодные месяцы конца 91-года, а в начале 92-го мой лучший друг, знаменитый путешественник Дмитрий Шпаро, попросил меня полететь на остров Средний в архипелаге Северная Земля и помочь норвежской экспедиции подготовиться к походу на Северный полюс. Оттуда я почти напрямую улетела во Владивосток, где Дмитрий начинал многокилометровую экспедицию для трёх ребят в инвалидных колясках. Все думали, что это безумие. Помочь никто не захотел, кроме пары людей. И вот именно тогда в кабине пилотов самолёта дальней авиации ВВС я познакомилась со Стивом Морреллом. Он был бывшим лётчиком-истребителем, а в то время крупным американским бизнесменом. Сначала мы просто подружились, а спустя несколько месяцев Стив признался мне в любви. Но он был женат, у него было четверо детей. А я была по-прежнему замужем.
Опять предстоял прыжок с поезда. Но в итоге не знаю, как у нас получилась фантастическая семья. Первый муж навсегда остался моим лучшим другом – мы с Серёжей общаемся минимум дважды в неделю, сыновья говорят с ним по телефону каждый день. Но при этом они очень ценят и любят Стива. Дети Cтива тоже жили с нами в Нью-Йорке – и считают друг друга братьями и сёстрами.
В Нью-Йорке у меня была счастливая жизнь, пока все дети ходили в школу и росли вместе со мной. Но вот cамого Стива мы видели мало – он очень много работал, перемещался по всему миру: офисы его компании находились в США, Великобритании, Норвегии, Японии, Канаде, Чили. Дети рано стали самостоятельными: мне физически трудно было бы развозить шестерых по школам. Они никогда не ходили в частные школы, только в публичные, но это были лучшие публичные школы США. Летом мы продолжали ездить в экспедиции. Например, под руководством Дмитрия Шпаро впервые в истории очистили Эльбрус от мусора – собрали около семи тонн и снесли на своих плечах в долину.
Сегодня меня часто спрашивают о том, как я воспитывала детей. Были разные ситуации. В какой-то момент мне предложили проект в Индии, и я взяла с собой младших мальчиков. В первый же день я поняла, что им будет трудно в поездке. И я, по совету друга, отдала их в детдом, который он создал в джунглях для детей убийц. Мы приехали. И первое же, что увидели во дворе, была огромная кобра – она грелась на солнышке. Мальчишки пришли в ужас: «Мама, мы здесь не останемся!» Но тут к ним подошли детдомовцы и сказали: «Идёмте, мы вас с ней познакомим. Не бойтесь, она тут сто лет живёт и ещё никого не тронула. Не надо её бояться, не надо её ненавидеть. Она ведь всё чувствует». Мальчики до сих пор называют жизнь в том детдоме своим лучшим университетом.
Сегодня мои мальчики, Серж и Кевин, – взрослые, успешные люди, оба работают на Уолл-стрит, финансисты. И при этом Серж пишет музыку для фильмов и спектаклей. Кевин, как профессиональный актёр и клоун, ставит спектакли в Гренландии для эскимосских детей.
Именно благодаря Кевину я спрыгнула с поезда в очередной раз – в 2006 году. Ему было пятнадцать, он серьёзно занимался балетом. И Дмитрий Шпаро как-то сказал: это очень хорошо, но неплохо бы мальчику попробовать что-то более мужественное.Тогда как раз знаменитому полярному исследователю Оле Йоргену Хаммекену нужен был русскоязычный помощник в путешествии по российской Арктике. Им и стал Кевин – переводил, ходил за покупками, помогал с документами и переговорами. А после путешествия Кевин привёз Оле на нашу дачу в Кратово, где я тогда жила. И мы познакомились. Оле потом сказал, что влюбился с первого взгляда. Но мы оба были несвободны, жили в разных концах света. Так что попробовали просто дружить.
Оле получил образование адвоката в Дании, но, в точности по формуле Гайдара, спрыгнул с поезда успеха и стал работать в Гренландии с трудными детьми, которых даже в приюты брать отказывались. Разработал свою педагогическую методику: уезжал с ними во льды, учил охотиться и выживать. Результаты были фантастические, дети радикально менялись к лучшему. И вот Оле мне предложил совместный проект: когда-то я в канадской Арктике придумала детский театр на льду и он хотел, чтобы я это повторила с его подопечными. Мы разработали проект для трудных детей, склонных к суициду, – это была настоящая эпидемия в эскимосских поселениях. Детский оркестр, театр и цирк на льду на острове Уумманнак. А потом Оле предложил мне новую идею – путешествие в дальние поселения эскимосов, сохранивших традиционный уклад. Сначала была серия экспедиций на собачьих упряжках. Оле меня потряс своими знаниями и умениями – он чувствовал опасный подводный лёд, угадывал, когда начнётся снегопад, видел в темноте, умел подолгу голодать и ходить по тонкому льду.
Однажды, во время ночёвки в нартах под брезентом, он под утро в полусне меня поцеловал. И так сам испугался, что три дня не решался со мной заговорить. А потом началась трёхмесячная 4000-километровая экспедиция Avannaa (переводится как «север») в маленькой открытой лодке. Мы путешествовали по самым отдалённым поселениям, где живут исчезающие народы, разговаривали с людьми, записывали их воспоминания, фольклор – делали всё, чтобы эта культура не исчезла. В том путешествии нас заносило снегом, мы ночевали во время бурь на санках. Мы не имели возможности помыться, ели рыбу и тюленье мясо и за время путешествия настолько просолились и пропитались запахом океана, что животные уже не отличали нас от своих – однажды мы соседствовали с целой колонией нерп и они, крайне осторожные, без всяких опасений подпустили нас к себе.
Нам критически не повезло с погодой. В арктической пустыне раньше никогда не шёл дождь. Но климат поменялся. Три месяца нас заливало дождём и шторм не утихал ни на минуту. На протяжении недели мы не могли причалить к берегу, чтобы набрать из ручья воды: волны были слишком большими для нашей маленькой лодки. Мы пытались собирать дождевую воду, от жажды и голода началось что-то вроде галлюцинаций. Зато, в конце концов, совершенно ушло чувство страха.
Наша любовь родилась, по сути дела, в тот момент, когда нашу маленькую открытую лодку швыряли пятиметровые волны и мы не знали, выбросят они нас на скалы или продолжат носить в море. Какова бы ни была предыдущая жизнь, в такие минуты люди становятся единым организмом с единой волей, способной противостоять стихии, страху и отчаянию. За это время мы поняли, что должны быть вместе. В одной из заброшенных эскимосских деревень Оле сказал мне: «Будь моей женой. Но я хотел бы, чтобы мы жили либо в деревушке Сависсивик на севере Гренландии, либо в чукотских селах Сиреники или Лорино. И давай нас поженит священник или шаман на вершине Хаммекен-Пойнт».
Мне было пятьдесят. У меня было всё, но… Дети выросли и жили самостоятельно, муж почти не бывал дома, курсируя между филиалами компании, я, по сути, осталась совсем одна. Моё решение быть с Оле для Стива стало ударом, но он проявил поразительную мудрость, не просто отпустил меня, но ещё и предложил всевозможную помощь. И, как и первый муж, по сей день остаётся моим лучшим другом. А вот Оле пришлось много труднее.
Семья Хаммекенов в Гренландии – это как Кеннеди в Америке. Основополагающий клан страны, именем которого названы улицы и историю которой знает каждый ребёнок. Оле Йорген с его мягкими, аристократическими манерами был кирпичиком империи. И когда этот кирпичик вывалился, его датская подруга начала войну. Она приставила к Оле телохранителей. Он оказался в изоляции – не мог говорить со мной ни по телефону, ни по электронной почте. Посторонние люди, охранники, проверяли, что он делал в туалете – не дай бог взял с собой планшет или телефон. Вся наша переписка велась в зашифрованном режиме. Я думаю, если бы она не окружила его охраной, не кричала на него и не оскорбляла публично, всё могло бы получиться по-другому. Но так у него не оставалось выхода. Он взял билет в Нью-Йорк и, как Михаил Барышников, оторвался от своих преследователей прямо перед выходом на самолёт.
Когда Оле прилетел, мы стояли в аэропорту и плакали, как дети. Мы любили друг друга. Мы понимали друг друга. И нам хотелось делать всё вместе.
Конечно, в Нью-Йорке были казусы. Оле, который так хорошо ориентировался на льду и на море, совсем растерялся на Манхэттене. Он смотрел на небоскрёб и говорил: «Эта гора вчера здесь не стояла». Он не знал, как пользоваться кредитной карточкой. Ему не нравилась магазинная еда – не было мяса кита и моржа. Он по сей день, бывая в Нью-Йорке, бережёт воду, как в Гренландии. Я после еды мою посуду, а Оле хочет, чтобы я пользовалась одной тарелкой и не мыла её в течение месяца, чтобы не тратить воду: он уверен, что это неправильно. Мытьё, уверен он, загрязняет наш мир, а нам надо думать о чистоте океана. Это шокирует моих детей и гостей, конечно, но Оле ест из одной тарелки. А я свою украдкой мою.
Он патологически бережлив – не в состоянии выбросить ни одного кусочка еды. Если осталось мясо – сушит его на верёвочках, запах стоит соответствующий (однажды за это на нас пожаловались соседи, а у нас кооператив в самом снобистском районе Манхэттена). А если кто-то что-то не доел, он собирает это в ведро для собак. И в итоге мы с ним идём на Ист-Ривер или на Гудзон и он там кормит чаек. А я всё время боюсь, что полиция нас заметёт за разбрасывание остатков еды в общественном месте. Его ужасают огромные горы мусора, которые каждый день вырастают возле домов и потом куда-то исчезают…
Было непросто, но всё как-то складывалось. Дети нас поддержали полностью. Друзья тоже. Но бывшая подруга Оле не унималась – она объявила на меня настоящую охоту, пообещала снять с меня шкуру, как с нерпы, и обить ею свой диван. Устав от ежедневных угроз, мы приняли радикальное решение – уехать в добровольную ссылку на Чукотку. Оттуда перебрались в Якутию. И после этого вернулись в Гренландию. Там нас ждала мама Оле – Марита. Она обласкала нас, и мы встали на ноги.
Теперь уже мне пришлось учиться быть женой эскимоса. Я осваивала подводный лов и охоту, училась строить дом из снега и разделывать нерпу (кстати, перед этим нерпу нужно поблагодарить – развернуть головой к солнцу, набрать в рот воды и перелить в её рот). А ещё нужно вставать на час раньше мужа и… жевать его сапоги. Лёгкие камики из шкуры нерпы за ночь на холоде застывают до деревянности, и примерно сорок минут эскимосские жёны зубами их размягчают. В конце концов, я сломала два зуба, и Оле купил специальную машинку для камиков. Я учила языки – калааллисут, инуктун и самый главный, язык мимики: здесь многое объясняют «лицом». А у меня с этим проблема – лоб малоподвижный, все вечно подозревают, что я колю ботокс. Так что пока тренируюсь.
Мне нравится арктическое общество – они сдержанны, спокойны, в них нет истеричности и «шараханья» из стороны в сторону, как у людей мегаполиса. При этом они очень открыты и не терпят лицемерия. Там нет понятия «разговора ни о чём», а молчание имеет особую ценность. А ещё мы на Севере едим китов, тюленей, моржей, нерп и белых медведей. Но мы никогда не убиваем больше, чем нужно для пропитания на данный конкретный момент, нет никаких «оставить на послезавтра». Этим возмущаются люди с материка, где продаются специально выращенные на убой курочки, индейки и свинки и их едят без всяких рефлексий. А у нас в магазине мало что есть, мы охотимся…
Живём мы сейчас в основном между Гренландией и Америкой. Зимой в Гренландии все много спят, а у меня есть возможность читать, рисовать, писать. А летом мы много путешествуем. В Нью-Йорке жизнь очень суетная, но я встаю в пять утра и бегаю в Центральном парке: бегу с телефоном и надиктовываю планы на день, планы статей, сюжеты картин… Ещё мы бываем в Сибири, на Аляске, на севере Канады. И стараемся приезжать в Осло, где живут мои дети, в Россию, Швейцарию, Монако и Скандинавию, где у нас с Оле проходят выставки.
Мы обмениваемся всем, что нам дорого. Оле, например, прочёл «Маленькие трагедии», читает «Братьев Карамазовых» – и поражается не русской специфике, а тому, как наши писатели точно угадывали будущее. А я открыла для себя литературу, связанную с освоением Арктики. Я всё больше и больше ощущаю своим домом именно Север. Мне теперь труднее приезжать в большой город, приспосабливаться к этим условностям, к этим правилам игры…
На Севере я научилась громко смеяться. Когда приехала туда впервые, обратила внимание на одну особенность. Вот, скажем, произошла с тобой какая-то неприятность: что-то сломал, провалился под лёд, промазал на охоте, разбежались собаки. А люди вокруг смеются. Но они смеются не над тобой. Они смеются, чтобы тебя подбодрить. Это хороший смех. Люди на Севере смеются гораздо больше, чем в Нью-Йорке. И это действительно потрясающее лекарство, которое может заменить любые антидепрессанты.
Сегодня моя жизнь – это театр и цирк на дрейфующем льду. Мои актёры – это дети и старейшины самых отдалённых и недоступных арктических деревень. В наши экспедиции мы с Оле берём детей: они впервые покидают родные места и по дороге рисуют, лепят или пишут музыку. Жизнь моя cнова совершила круг. Пересаживаясь с поезда на поезд, я пришла к тому, о чём мечтала ещё с мадридских времён: к народной дипломатии. Сегодня люди объединяются в рамках наших проектов – Arctic Without Borders, Expedition Avannaa, Arctic Arts…
Кто знает, на какой поезд я вскоре сяду? Меня часто спрашивают, не страшно ли было столько раз круто менять свою жизнь? Страх есть всегда. Но это как у альпинистов. Можно бояться, заранее проигрывая в воображении вероятные опасные ситуации. Но в момент, когда ты отправляешься на вершину, страх должен уйти. Если он сохраняется, идти нельзя, это путь к быстрой смерти. Остановись, если боишься, если не готов. Можно испугаться потом, задним числом, оглядываясь. Но не в процессе, не во время своего путешествия.
Через пару лет мне будет шестьдесят. И я замечаю, что страха остаётся меньше, чем когда мне было двадцать или тридцать. Ты уже знаешь, что может случиться, ты готов к неудачам и знаешь, что нужно терпение. Ты также знаешь, что поезд, на который ты опоздал, всё равно придёт – просто часом позже. Нужно лишь расслабиться, глубоко вдохнуть тридцать раз и не поскользнуться на платформе в тот момент, когда придёт следующий поезд. А он придёт, сомнений в этом нет.
Можно ли остаться и никуда не прыгать? Конечно! Но просто жизнь окостенеет. Начнётся артроз, артрит и депрессия. Если ты начинаешь всё заново в шестьдесят, ты снова будешь ребёнком.
И ещё есть один секрет, который помогает мне идти вперёд. Как-то одна очень старая женщина-якутка, в то время ей было девяносто пять лет, а сейчас уже нет в живых, сказала мне одну фразу: «Будь выше своей судьбы». Она объяснила так: всем нам уготована какая-то линия жизни, случается разное, и трудное, и трагическое. Как пережить такое? Та женщина объяснила: «Можно упасть и не подняться. Упадёшь в грязь, в нашу тающую вечную мерзлоту, – и уже никогда не поднимешься. Что бы ни случилось – корми Свет и не корми Тьму».
фото: личный архив Г. Моррелл
Рассказывает удивительную историю жизни Гали Моррелл.
В свои 53 года эта жизнерадостная женщина танцует балет на дрейфующих льдинах! Она танцует босиком, в легком платье, в мороз, в Арктике. Иногда оступается и падает в ледяную воду. Но утверждает, что ничего страшного в этом нет.
Когда Гале Моррелл было около пятидесяти, она вдруг осознала, что большую часть времени сидит в пустой квартире одна. Муж, военный летчик, все время проводил на заданиях, и они вот уже много лет встречались крайне редко, да и то преимущественно на аэродромах. Постоянной работы у Гали не было: последние пятнадцать лет она занималась воспитанием шестерых детей. Но теперь все шестеро - двое ее собственных и четверо детей мужа от первого брака - выросли, разъехались по университетам.
И Галя с удивлением обнаружила, что ей совершенно нечем себя занять. Так она поняла, что настало время делать не то, что надо, а то, что ей нравится.
Больше всего на свете Гале нравились Север и танцевать.
Танцы с детства были ее любимым занятием. А Север она полюбила, когда в молодости работала корреспондентом газеты «Правда» и по службе часто бывала в командировках за Полярным кругом.
Сейчас уже трудно сказать, каким образом Галя пришла в голову мысль совместить эти два своих увлечения. Достоверно известно однако, что ее первый «ледяной танец» случился благодаря другу, начавшему социальный проект: друг хотел познакомить подростков-эскимосов из самых отдаленных северных деревень с современным искусством.
В рамках этого проекта Галя и отправилась в Гренландию. Ни сцены, ни декораций конечно не было - давать представление нужно было прямо на снегу.
«Надо было как-то привлечь внимание - рассказывает Галя Моррелл, - Ну я и вышла танцевать на снег босиком, в легком платье. На улице было минус 35 градусов. Со всей деревни люди сбежались посмотреть, как я танцую. Они были потрясены - даже проезжавшая мимо собачья упряжка испуганно шарахнулась от меня в сторону. Руки и ноги страшно мерзли, но я танцевала!»
В ту первую поездку, она выступала еще много раз: Галя провела в Гренландии несколько месяцев. И с тех пор уже три года ездит почти без остановки. Забирается в самые отдаленные северные районы и танцует босиком на дрейфующем льду.
Свои танцы она фотографирует маленьким фотоаппаратом, который устанавливает на небольшую треногу. Вернувшись из очередной поездки, Галя устраивает выставки своих фотографий. И таким образом привлекает спонсоров для следующих поездок.
Конечно, танцы на льдинах - занятие небезопасное, время от времени Галя оступается и падает в ледяную воду. Она утверждает, что это совершенно неземное блаженство. Надо только пережить первые семь минут, когда все тело пронизывает адская боль, и кажется, что вот-вот умрешь. Но зато потом, если не умереть за семь минут, то получаешь от купания огромное удовольствие.
За последние три года Галя Моррелл прошла по Сибири сотни километров с эвенками - оленеводами-кочевниками. Путешествовала по Якутии на лошадях. Побывала (и танцевала) на Беринговом море, на Чукотке, на Аляске, и в северной канадской провинции Нунавут, где живут канадские эскимосы.
Галя уверяет, что после пятидесяти она как будто родилась заново. «Холод учит не бороться с природой, а принимать ее», - говорит она.
Впрочем, главная цель ее поездок даже не в том, чтобы танцевать на льдинах или получать удовольствие от купаний в Северном ледовитом океане. Она находит самые отдаленные эскимосские поселения, которые находятся на грани исчезновения. Общается с их жителями, ставит с ними музыкальные спектакли, танцует для них и собирает их истории и легенды.
В одной из таких поездок Галя встретила Оле Йоргена, профессионального путешественника и арктического альпиниста, эскимоса по рождению.
Как начались их отношения? Да вот, в прошлом году Галя и Оли вдвоем преодолели 4000 километров на маленькой открытой моторной лодке по Северному Ледовитому океану. Так и познакомились поближе.
Лодка была малюсенькой, без туалета, без системы обогрева. Галя и Оли спали прямо на дне лодки, расстелив матрас на газовых баллонах, с помощью которых они готовили себе еду на горелке. Мылись ледяной забортной водой. Так они прожили два месяца.
Их целью было добраться до самых отдаленных поселений эскимосов, которые практически недосягаемы и, благодаря этому, по-прежнему сохранили без изменений старый уклад и традиции жизни. Добраться до этих поселений, полностью оторванных от современного мира, можно только на маленькой лодке и только в определенное время года.
«В этом путешествии я обрела удивительную гармонию, ради которой, наверное, я и совершила все эти перемены в своей жизни, - говорит Галя. - Гармонию жизни и смерти. Мы попадали в сильные штормы, несколько раз оказывались без еды и питья, вдали от людских поселений. Когда смерть так близко, в какой-то момент перестаешь ее бояться. Жизнь и смерть становятся как бы единым пространством. Пережив этот поход, мы с Оли решили, что теперь будем вместе».
Что вы можете сейчас, чего не могли в 35?
Танцевать на льду! Во-первых, я сейчас в намного лучшей физической форме, чем была в 35 лет. Только с возрастом я поняла, что наше тело - это священный сосуд, который надо уважать и беречь, иначе он разобьется.
Во-вторых, потому что теперь я совершенно не боюсь, что кто-то подумает или скажет обо мне плохо. Теперь меня это абсолютно не беспокоит.
Хотели бы вы снова стать молодой?
